Форум русской иммиграции в США

Полная веpсия: Яков Есепкин На смерть Цины
Вы просматриваете yпpощеннyю веpсию форума. Пеpейти к полной веpсии.
Стpаницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста семьдесят третий опус

Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,
Хрисеида в алмазах нелепа,
Эльф ли темный за нами летит,
Ангел бездны со адского склепа.

Но легки огневые шелка,
Всё лиются бордосские вина,
И валькирий юдоль высока,
Станет дщерям хмельным кринолина.

Лишь картонные эти пиры
Фьезоланские нимфы оставят,
Лак стечет с золотой мишуры,
Аще Иды во хвое лукавят.


Четыреста семьдесят четвертый опус


Всех и выбили нощных певцов,
Сумасшедшие Музы рыдают,
Ангелочки без тонких венцов
Царств Парфянских шелка соглядают.

Хорошо днесь каменам пустым
Бранденбургской ореховой рощи
Бить червницы и теням витым
Слать атрамент во сень Людогощи.

Веселитесь, Цилии, одно,
Те демоны влеклись не за вами,
Серебристое пейте ж вино,
Украшенное мертвыми львами.


Четыреста семьдесят пятый опус


Подвенечные платья кроты
Сотаили для моли в комодах,
Цахес зол, а пурпурные рты
Шелкопрядов толкуют о модах.

Се камелии, нежат они
Дам бальзаковских лет и служанок,
Тайно Эстер манили огни
К юной Кэри от вей парижанок.

Источись, вековая тоска,
Нас оплакали суе теноры,
Падшей оперы столь высока
И лиются под ней фа миноры.
.
Четыреста семьдесят шестой опус


Тайной вечери бледных детей
Берегут фарисеи теченье,
Вьются локоны близу ногтей,
Свечки смерти вершат обрученье.

Орлеанскую деву любить
Розокудрым вольготно амурам,
Разве детки венечных убить
И могли насмех угличским курам.

Бьют начиние, трюфли едят,
Пьют не чокаясь фата-морганы,
И кровавые тени следят
В царских операх Юзы и Ханы.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьдесят первый опус

Сколь весною урочно письмо,
Аонид лишь брильянтами тешат,
Вейтесь, звезды, Асии трюмо
Нас явит и Цианы опешат.

Хоть архангелы помнят ли сех
Златоустов, терницы вознимем –
Соглядайте еще в небесех
Вишни, агнцев, мы золото имем.

Вакх нестойкий астрал оцветил,
Где порхали блеющие Евны,
Их туда ль и со ядом впустил
Падший ангел успенной царевны.

Шестьдесят шестой опус

Будет майский ли сад под луной
Во холодной опале томиться,
У Гиад воспируем весной,
Аще некуда боле стремиться.

Скоро вишни блаженный туман
Перельют в золотые рубины,
Стоил истин высокий обман,
Златоуст – диодем из рябины.

Выйдет Фрида младенцев искать,
Лишь увидит пустые камеи,
И начнут гости ядов алкать
За столами, где веются змеи.
Яков Есепкин


На смерть Цины


Четыреста семьдесят пятый опус


Чермных роз ароматы пьянят
Бедных рыцарей, бледных апашей,
Май вознесся и кущи манят
Див и агнцев порфирною чашей.

Обернитесь, Гиады, камней
Мы черствее, из штофов меловых
Яд цедим, соглядая теней,
Буде пир во трапезных столовых.

Как упьется аидская рать,
Ханаан черепки отсчитает,
И явимся тогда умирать
В майском золоте, кое не тает.


Четыреста семьдесят шестой опус


Май волшебный, цвети и лелей
Тень Венеции, злать Одеона,
Мы любили небесность аллей,
Изваянья - призрачней Сиона.

Фей белили те гипсы и вот
Мглой портальный лишь сад овевают,
Вьют юдицы лозою кивот,
Днесь однех нас, однех убивают.

Хоть скорей, ангелочки, сюда
Отлетайте, под сени пустые,
Всё меж губ наших рдеет вода
И точатся в ней тьмы золотые.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста семьдесят седьмой опус

Мел и мрамор с фаянсовых лиц
Докрошит златописная вечность,
Лей, август, хоть бы роскошь столиц
На лилейных старлеток увечность.

Не блюла Финикия венцов,
Одеона во слоте зерцала,
Шелк совьется - виждите певцов,
Коих эта юдоль не взерцала.

Чела наши доселе темны,
Звезды пьем и свечей благовонных
Яд лиется в цариц ложесны,
Опочивших меж шелков червонных.


Четыреста семьдесят восьмой опус


Яду сахарным вишням, под эль
И арак стелят черные шелки,
Плачет Эстэр, вздыхает Эдэль,
Круг их пляшут бумажные волки.

Мнится девам земля Сеннаар,
Сколь оцветники неба не имут,
Из юродных выглянем тиар,
Нимб ужель отравители снимут.

Звездных этих веретищ сносить
И дано ли пурпуру юдицам,
Будут, будут оне голосить,
Мрамр идет к нашим каморным лицам.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста восемьдесят первый опус

Ветхий мрамор с меловых ланит
Докрошим хоть о звездах и небе,
Виждит персть, кто еще именит,
Кто и рек о тлеющемся хлебе.

Пойте, сильфвы, нисан золотой,
Мы ль во шатах сиреневых плачем,
Полны кубки паршою свитой,
Се, тюльпаны мы звездные прячем.

Се обводки тлеенных лилей,
Се тюльпаны, тюльпаны блистают,
Се на ветхость мраморных аллей
Тени мертвых певцов налетают.

Четыреста восемьдесят второй опус

.
Любят розы менины, сурьму
Августовских запекшихся вишен,
Май, август ли, бежим хоть во тьму,
Иреника, здесь ангел не лишен.

Черствость вдов мрамор наших теней
Леденит, и юдольно старлетки
Веселятся, портальных огней
Убегая, теряют балетки.

Золотыя - сегодня висят
Фреи те в околдованных смрадом
Цветниках, и небесность гасят,
Вместе с Летним цветя вертоградом.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники


I

Даровали, Господь, мертвым чадам Твоим
Тесьмы красной мотки да сребряны сувои,
Боле таинств не ждем, а в рядне предстоим,
Перстов прячем искол за смарагдами хвои.

Серебро, серебро, много ж было его,
Так покрали шары с ёлок жалкие тати,
Снеже черный округ, тлумных звезд святовство,
Царичей неживых весело ль им венчати.

Сестры нас предали в новогодней гурме,
Девы белы влачат по адницам рамена,
Их и лядвий пронять здесь неможно Чуме,
Только розы горят в огне храмного звона.

Мы, Господь, образа неокладные чли,
Азазелей златых во тщете отпускали,
А свилися одно со змеями в угли,
Ах, Твое ангелы нас почто не искали.

Смерть царит на пирах, где юроды поют,
Держим все на замках мы языки предвестны,
Из серебра, Господь, в Рождество и сольют
Закровавленных чад -- слезы наши бескрестны.


II

Подаяний, Господь, воздаяний одних
Нищи каистры полны, у порожца их скинем
Со кровавых рамен -- много ж горечи в них,
Как святарный притвор благодарственно минем.

Торбам тем не вместить разве перстных иглиц,
О златой мишуре агнцев смерды тащили,
Розы выбила Смерть из точащих петлиц,
Свечки в битом сребре небовеи вощили.

А и сами теперь не царим, не поем,
И влачимся слезно в ризмановых ряднинах,
Буде кельхи дадут, за бытье изопьем,
Нету крыльев -- горбы тлеют звездно во спинах.

Страстотерпные с глав посрывали венцы,
Стопы наши язвят черневые колючки,
Белы хлебы несли ко Тебе первенцы,
Обобрали, Господь, голодарные сучки.

Иль приидем в алтарь, ангелочки узрят
Струпья ран да пухи -- кликни чад из притвора,
Бойной кровию, виждь, наши лики горят,
Енчит все у колод окаянная свора.


III

Дале немость, Господь, остаемся молчать,
Пресеклись январи и святочные оры,
Вот и губы свела терневая печать,
Наши кельи пусты, чернь лиется в затворы.

Истекли во пирах слезы солью одно,
Упилися псари мертворожденных кровью,
Как накинут поверх плащаниц нам рядно,
Положится черта иродов суесловью.

А в миру всяк и был без пурпуры венца,
Сокрывали ж псалмы краснобаи конвертны,
И попросят сказать -- не замолвим словца,
Баловство эта речь, от которой мы смертны.

И елико, Господь, чада трачены днесь
Лютой Смертию все, их встречать благонужно,
Нет родни и царевн, только ангелы здесь,
Серебряный потир князем пущен окружно.

И рядились в резье да старизну, хвалы
Воздавали Тебе, бессловесно гибели,
Пусть хотя бы теперь, прескорбя, ангелы
Осенят под Звездой первенцов колыбели.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники

I

Спрячем в кайстры сребро и приидем туда,
Где псалмы нараспев ангелочки читают,
Безвиновные мы, а легли в невода,
Чтобы значил Господь -- человеков считают.

Гурбы снегов горят, Новый год, яко встарь,
Востречают, хмелясь, индо мертвых царевен
Оживить ли вином, и всехрамный алтарь
Прибран хвоей слезной ан изжертвенно древен.

Лебедь-Господе, мы удушенны гурмой,
Пурпур слит из очес, перебиты рамена,
Виждь колоды в крови, да с цветочной сумой
Каждый ныне -- живи озолотою звона.

Жалко пели Тебе мы во трате хвалу,
Вот и немые все, и собиты свинцами,
Только звезды тризня, подойдем ко столу,
Двиньтесь, тати, алкать вам неможно с агнцами.

Лишь теперь замолчат лиходеи, одно
С перстов им не смахнуть кровобойные пухи,
Не взойти на порог, как откинут рядно,
Господь, нас опознай хоть в струпьях повитухи.


II

Ноги сами нейдут, хоть гурмой сволокли
Агнецов ко хлевам и задушки надели
Под серебро венцов на иродной земли,
Царе, многое ж те на пирах углядели.

Иль зардели тогда слезы бойных агнцов,
На каких словеса присно, Господь, зиждятся
И горят -- узрел Ты винограды венцов,
Да оне Рождества не дали нам дождаться.

Мы одесно испить восхотели с Христом,
Расплатились за то, и двуперстия в терни,
Что нельзя черну смерть отложить на потом,
А и много зело собралося здесь черни.

Как взмахнула косой и к себе позвала
Кровососная мать, чада вейки смежили,
Где Твое ангелы, всё одно прехвала
Святой рати, Господь, ей бы только служили.

Но избыта в бытьи и гробовная твань,
Кличь своих ангелов подбирать царски слеги,
В злате красном та Смерть, и сольет Иордань
Кровь на вина -- превидь чад нищих обереги.


III

Не подъемли главы -- рои бесов кружат,
Белый Господе наш, над Твоими венцами,
Заносили мы их, где и кости лежат,
Ангелы не споют пред светил изловцами.

Тридевятых земель в бытии не прошли,
Божьих царствий узреть не дали убиенным,
Снили только Сынка в кроворозной земли,
И слетал он с Креста на усладу презренным.

Со очей излием как серебро живо --
И уверят засим, в розы выбегут чады
И тогда преглядят, человекам сего
Зреть неможно никак, паче их черноряды.

Что ж, истешились все не в пример чернецам,
Поелику равно вещунов потешали,
Перевертни пускай обернутся к венцам,
Им и кольца свое, обереги вещали.

Вседержитель небес, здесь одне восстоят
Прехвалители Тя, нету прочих за нами,
Иль теперь нашу Смерть фарисейски стаят
И опять увиют бойных чадов ряднами.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники


I

Василиса бела да черны уголи
Вежд успенных ея, во сукровице чады
Мертвых царствий свинец бойно, княже, прешли,
Так вкушать им теперь серебро-винограды.

Ах, Господь, рукава наши присно пусты,
Достигают земли, всё мы их воздымаем,
Колядуют пускай ангелочки златы,
Вижди, Господь, как мы днесь терницу снимаем.

Не венчание то и не венчаных бал
Царичей, собрались на трапезу юроды
Без венцов и колец, буде Смерти навал
Тяжек столь, хоть в тризне сыщем царския броды.

Красен райский миндаль, по Капреи ль садам
Ароматы его расточаются хмельно,
Тянем персты свое ко небесным ладам,
Чу, из усн черневых льется пенье убельно.

Вседержитель-Звезда, мы давно не вражим,
Нам в отверстые рты вбили глинищу кирки,
При цветках золотых убиенны лежим,
В скостеневших перстах прячем черствы просвирки.


II

Изо смерти, Господь, воспросить ли живых,
Розок черных сорвать уподобятся ль чады,
Сбили перстных птенцов, обочь стогн смотровых
Волочат – пухом их зацвели вертограды.

И не нужно теперь соглядать кружевниц,
Нет их рядом, а всех обокрали положно,
Лиры прятали втще за рядны багряниц,
Ни Европу спасти, ни похитить неможно.

Аз и узрел одну в неге хвойной терни,
Тонко друга поет под иглою диавла,
Балевать в Рождество, так пеяют: «Распни»,
Звезды шьют царичам за Симона аль Павла.

Исполать же пирам, на каких мы были,
Где Твои ангелы морных чад не признали,
Пили всё за Тебя и в наклад обрели
Черневые кресты, дабы здесь не шмонали.

Слышать нас не вились юродивые тьмы,
Поспешали добить, проколоти языки,
В сребре хоть опознай, в черном сребре тесьмы –
Тлеют нощно Твое преслезные музыки.


III

Со церковных свечей много чаду и мглы,
Не осветят звонов, так стусуют колоды,
Дождалися одно мы, Господе, хулы,
Красен мир не для нас, как царят в нем ироды.

Вечный промысел днесь позабыт, и царей
Завлекли под рядны тучнолядные девки,
Человеков ловцы разбежались, Андрей,
Рыбы ль всплачут по ним прегорчей божедревки.

Рождество, Рождество, не узрели Звезды
Ни князья, ни птушцы, ни пировны лабухи,
И лядают оне ж у измертвой воды,
Кличут Смерть в толоку – плести бельные пухи.

Али крикнуть, Господь, гробно в твердь вопиять,
Хоть по бытьи вплести кровь-слезу во молебны,
Под обух ведь легли, дабы здесь предстоять,
В мед макати персты, крохи потчевать хлебны.

Отпили мы свое, вот зашли на порог,
Прячем в кайстрах нищих огонечки-альбомы,
Нет серебра у нас, Вседержительный Бог,
Стерли кости, бия в кровотлумные бомы.
Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники



I

Не изжити, Господь, агнцам страхи Суда,
Поржавели в сребре херувимские трубы,
Ангелки умерли, так созвали сюда
Неживых царичей чернецы-страстолюбы.

Смерти ждали, равно ж неурочно пришла,
В очесах агнецов и Звезду угасила,
С елок сняли шары – кутией зазвала,
Пировать нам теперь, аще Божия сила.

Вижди, нет у жалких и цветочных рядниц,
И музыков они удушенных не спрячут,
При Ироде пили, ныне падают ниц,
Над колодами пусть векоприсно и плачут.

Лиры наши тяжки и были на миру
Пурпурово красны, индо кровию мылись,
Хоть чрез хвою преслышь всенощную игру,
В Новогодие мы страшным сном охранились.

И взошли, свет-Господь, на пороги Твое,
И с собой занесли те котомки да тесьмы,
Перервалось одно бойных чад житие,
Нет вкруг червных пухов, только, Господе, здесь мы.


II

Воскресение вновь да Твое ангелы,
Святый Господе, чад не исцелят от скверны,
Страхонемые мы, не поем прехвалы
Нас вечор извели, даже мальчики серны.

Чур, игрушки горят в среброхвойной гурбе,
Хоть паяцы Твои, а восчествуем святки,
Всяк златится, тризнясь, но приидем к Тебе,
Девы бельны в гробах шьют ли царичам латки.

Не пускали, Господь, тати нас на пиры,
Злокалечили всех, что ж окладно креститься,
Коль сокрали с елей нищи тесьмы-шары,
Будет им балевать, по трапезным святиться.

За престольной возней не блажались в терни,
Так наслушались всласть сатанинских пеяний,
Пурпур выливши, днесь умерли для родни,
С перстов донных и Смерть не берет подаяний.

Только, Господь, Звезда превысоко стоит,
Льются звоны в нощи, ах, по нам эти звоны,
Цвет-иглица досель червны слезы таит,
Узри в них бойных чад, вижди наши короны.


III

В Гефсиманском саду черный морок доднесь,
Тьмы блудниц-вояров и понтийская стража,
Нищий царич ходил да безмолвствовал здесь,
Рек иным Божий Сын – вот жалкая пропажа.

Все Иуда никак не укажет перстом
На блажного царя, бледны юноши персты,
Кровью вейки точат, жить ему со Крестом,
На осине висеть, буде усны отверсты.

«Волошковый Сынку заплетайте венец, –
Прекричим ко блядям в изголенные чресла, –
То не Смерти-косы, но бытья первенец,
Ждите царствия, коль ваша похоть воскресла».

Ах, Господе, ступни мы скололи в раю,
По аднице прошли, двоеперстия наши,
Яко змеи, хранят разве славу Твою,
Иисусе в терни как сыскати, не зряши.

И не видно Тебе агнцев бельных и чад,
Простиравших к Звезде воспробитые длани,
И теперь ли узришь чермный наш вертоград –
Он кровавей стократ зеленей Гефсимани.
Яков Есепкин


На смерть Цины


Четыреста восемьдесят третий опус


Се Вифания мертвых святых
Одевает лишь в мрамор столовый,
Се вечерии див золотых:
Шелк и млечность, иль пурпур меловый.

Лозы сад увивают и мглы,
Всяк юродивый сыт, а невесел,
Ах, тлеются пустые столы,
Как и выпорхнуть Цинам из кресел.

Как оне и могли обмануть
Ангелков и свести червотечность
С желтых лиц, и тлетворно уснуть
Меж цариц, увиенных во млечность.


Четыреста восемьдесят четвертый опус

.
Молвим лишь - четверговки бегут,
Меловые тиснятся кимвалы
Сукровицей, и кафисты лгут,
Пировые сие ли, подвалы.

Спи, Эдель, мрамр всеядных зерцал
Ветошь звездная чернью питает,
Кто живой, эту сводность взерцал,
А Электра иных почитает.

Ах, в сиреневом чаде вольно
Остудиться навеки молчавшим,
Виждь хотя бы несущих вино
Во нисане расцветшим и павшим.
Стpаницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
URL ссылки